Для Максима Леонидова нынешний, 2021 год, ознаменовался двумя событиями. Во–первых, отметила четверть века жизни его нынешняя группа Hippoband. Во–вторых, предстоящей осенью у Максима Леонидовича выходит новый альбом — "Седьмое небо", первый за четыре года.
Статья опубликована на сайте: bb.lv
Корреспондент "СЕГОДНЯ" пообщался со знаменитым певцом и задал ему несколько вопросов о жизни и творчестве.
— Вы как автор много собственного материала бракуете?
— Нет, отнюдь. Я же не из пулемета ведь поливаю, а стараюсь стрелять точечно, прямо в цель. Конечно, время от времени возникают какие–то неудачные вещи — которые не идут ни в альбомы, ни в концертную программу, а потом забываются…
Но иногда получается и по–другому — когда некая достойная идея, набросок в течение многих лет не может найти развития. Скажем, музыку к главному любовному дуэту в мюзикле "Девчонка на миллион" я написал в 90–е — и с тех пор она пролежала много лет, пока не нашла себе применения.
Вообще должен сказать, что мне вдвойне повезло в том, что я и работаю с собственной группой, и создаю музыку для театра, мюзиклов. Кризиса жанра не испытываю, мне очень интересно и то и другое. И там и там у меня время от времени поспевают новые блинчики. Сейчас я больше занимаюсь группой — потому что у меня скоро выходит новый альбом.
— В мире современной музыки, на ваш взгляд, происходит что–то интересное? То, что вас вдохновляет?
— Ну, я слушаю в основном классику и старый джаз. А из современного… В целом траектория, в какую сторону все это движется, мне понятна. Иногда я очень осторожно использую всякие современные фишечки в своих песнях — как одну из многих красок. Так, скажем, в песне "Губами из воздуха" с альбома "Над" звучит читка. Где–то еще в песнях присутствуют скретчи — позаимствованные из арсенала диджейской музыки.
Однако не могу сказать, чтобы что–либо из новомодного меня так уж сильно вдохновляло. Особенно удручает в этом плане современная русскоязычная музыка. Мне достаточно иногда включить в машине на час "Наше Радио", чтобы убедиться — чуда не произошло, новых юных гениев не появилось. Ну, чудеса вообще происходят достаточно редко…
Скорее я слежу за современным творчеством тех музыкантов, которые мне нравились еще много лет назад. В частности, недавно ознакомился со свежим творением Бориса Гребенщикова "Знак огня" — и альбом мне очень понравился.
— Чем вы объясняете редкую стабильность состава вашей группы? Ведь за четверть века существования состав Hippoband почти не менялся…
— Трения и разногласия возникают везде и у всех, главное — причины. Мы между собою если и спорим, то лишь по творческим вопросам. Даже не то чтобы спорим — скорее, просто вносим какие–то уточнения, без которых песню невозможно сделать хорошо.
Гораздо хуже, если конфликты возникают, когда кто–то из участников группы приходит к мысли, что он в недостаточной степени оценен, когда люди начинают считать деньги друг друга. По счастью, ничего такого у нас в Hippoband не было и нет. Возможно, это оттого, что мы уже встретились довольно взрослыми, зрелыми людьми. Поэтому с самого начала возникло понимание — у нас одно общее дело, ради которого нужно работать единой командой. За много лет мы уже вполне выучили, чего друг от друга ждать. Ну и к тому же мы все не склочные по характеру — такие уж подобрались…
— В этом году в Петербурге отмечают 40–летие Ленинградского рок–клуба. У вас на заре вашей карьеры, когда вы играли в группе "Секрет", много было точек пересечения с рок–клубом?
— Нет, на самом деле совсем немного. Мы держались сами по себе, хоть номинально в рок–клубе и числились. "Секрет" даже принимал участие в одном из рок–клубовских фестивалей — кажется, в 84–м. Но у нас не было времени на участие в жизни рок–клуба, на посещение его собраний — да и, честно говоря, интереса особого не было. Мы учились в театральном институте, жили собственной жизнью…
Если же мы хотели общаться с кем–то из состоявших в рок–клубе музыкантов, то могли это делать и вне стен данного заведения. Например, мы приятельствовали с Майком Науменко, исполняли его песни "Мажорный рок–н–ролл", "Буги–вуги каждый день" — и я до сих пор играю их на своих концертах.
— Как получилось, что вы в "Секрете" оказались далеки от угрюмого русского рока с его песнями про духовность, про судьбы родины и поколения? Это выгодно отличало вас от других рок–групп 80–х и позволило песенному наследию "Секрета" не остаться всего лишь артефактом эпохи…
— Я бы сказал, что "Секрет" одним из первых в СССР заиграл "буржуазную музыку" — в хорошем смысле этого слова. Своим внешним видом и оптимистическим имиджем наш бит–квартет олицетворял ничем не омраченную радость бытия. И уже одним этим мы ставили себя в оппозицию скучноватой и сероватой окружающей действительности.
Нам не надо было строить из себя каких–то борцов–революционеров, дабы привлечь к себе внимание — мы и без того могли себе позволить быть такими, какие мы есть. Плакатное искусство, нарочитый протест — это не для нас, нам таким заниматься было неинтересно.
— В 2014–м "Секрет" выпустил камбэк–альбом "Все это и есть любовь". Вы довольны этой работой? Есть ли вероятность, что когда–нибудь появится новый альбом "Секрета"?
— Честно говоря, я сомневаюсь. За минувшие годы мы слишком отдалились друг от друга — у каждого своя жизнь, свои дела… Собрать сейчас "Секрет" заново — дело слишком уж тягомотное и дорогостоящее.
Что касается работы 2014 года, то, по моей личной оценке, она хороша, но не идеальна. Если в группе Hippoband я могу самолично контролировать творческий процесс от начала до конца, то в "Секрете" мы все четверо имеем право голоса. Поэтому на альбом проникло несколько песен, которые, по моему мнению, получились явно провальными.
— В последние годы у музыкантов вновь стало модным напоказ бороться с режимом и лезть на баррикады. Насколько понимаю, вам подобное по–прежнему неинтересно?
— Нет, а зачем? Мне не хочется этим заниматься по той причине, что я не вижу здесь никакого искусства. Плакатное искусство вообще редко у кого получается. Когда, например, группа "Сплин" записывает свое "Письмо Гарри Поттеру", воспринятое многими именно как песня протеста — на самом деле это по сути всего лишь лирическая зарисовка, наблюдение художника над окружающим миром. Надо, чтобы к тебе пришло это настроение, чтобы у тебя получилось искреннее желание сделать некое актуальное высказывание — и тогда это получается интересно. А записывать песни протеста только потому, что это модно, что это некий тренд, — такое точно не по мне. Уж легче нарисовать плакат и выйти с ним на улицу.
Тем более что есть определенная специфика творчества. Некоторые сейчас, скажем, считают Андрея Макаревича протестным певцом — а ведь его песни, они о любви. Просто Андрей — свободный человек, и все его естественное поведение идет вразрез с нормами ханжества и политикой государственных зажимов. Мне ближе именно такой стиль жизни. То есть я стараюсь жить таким образом, чтобы быть максимально свободным — и чтобы людям мой пример о чем–то говорил. По–моему, это гораздо лучше, чем орать на каждом углу, что власть — дерьмо.
— А вас не пугает градус взаимного ожесточения в российском обществе, да и в мире в целом? Когда почитаешь соцсети, то создается впечатление, что "рукопожатные" и "ватники" — причем не только в России — готовы хоть сейчас вцепиться друг другу в глотки…
— Ну а что тут остается делать? Только призывать к мирным дискуссиям, к интеллигентному стилю разговора. И вы верно отметили, что разобщение — это не только наша, российская проблема. Во многих других странах творится то же самое. Посмотрите, например, на то, что происходит в Соединенных Штатах. Там тоже нарастает ненависть между сторонниками республиканцев и демократов, между либералами и консерваторами. Зачастую там это протекает в формах даже похуже, чем у нас — до массовых драк и до кровавых соплей.
Подобные тенденции, наблюдаемые в мире, признаться, меня страшат. Увы, человек устроен именно таким образом — зачастую он бьется не за правду, а за собственное эго, за возможность самоутверждения путем победы над теми, кто думает не так, как он. В течение многих десятилетий и даже столетий человечество пытается избавиться от такой борьбы за правду, осуществляемой путем кровавых конфликтов. И, кстати, не сказать, что люди совсем уж не меняются к лучшему. Я не думаю, что сейчас уже возможны такие масштабные войны, как в прошлом веке. Развязать подобную войну при нынешней открытости мира, да и при тех запасах оружия, что накоплены на планете — довольно сложная история. Даже самые отвязные придурки стали понимать, что при новой мировой войне выживших не будет.
— В последние годы стало модным говорить, что рок мертв. Что музыка, некогда являвшаяся универсальным языком молодежи всего мира, уходит в прошлое. А если современная молодежь что–то и слушает, то это зачастую находится за гранью хорошего вкуса — такой условный Даня Милохин…
— Да, во многом так оно и есть. В XX веке рок–н–ролл, рок— и отчасти поп–музыка реально исполняли функцию объединителя молодежи всего мира. А сейчас, в 2021 году, мы вынуждены констатировать, что такая музыка в значительной степени утратила свои лидерские позиции. Что придет ей на смену — судить не берусь, но молодежь обязательно найдет что–то свое…
Возможно, развитие вообще пойдет не в музыкальную сторону, а в какую–то другую. И это, в общем–то, нормальное явление. Как поет Боб Дилан, времена, они же меняются. Современные молодые люди совсем не такие, какими были мы. Другой кругозор, другое мировосприятие… И я не согласен, что абсолютно все нынешние дети слушают Даню Милохина и иже с ним. Мои, например, не слушают. — Свои концерты вы, как правило, завершаете песней "Письмо", которую я очень люблю. Она очень тонкая и красивая. Не расскажете ли историю ее появления?
— Есть такой американский кантри–исполнитель Брэд Пейсли. Однажды я услышал его песню Letter To Me. Ни музыкально, ни поэтически она не похожа на то, что я написал впоследствии — но сама идея письма в прошлое, адресованного самому себе, мне показалась очень интересной, вдохновила…
Ведь практически любой человек, и я в том числе, хотел бы, если б представилась такая возможность, обратиться к себе молодому — предупредить о чем–то, предостеречь от чего–то. Идея засела в мозгу. Помню, я проснулся в два часа ночи, встал, прошел из спальни в рабочий кабинет — и практически за один присест написал "Письмо".
— Мы сейчас живем в особенно трудное время — пандемия, карантин. Пожелайте нашим читателям чего–нибудь оптимистичного…
— Все мои песни — они как раз об этом, об оптимистичном мировосприятии. Мне кажется, что существовать с ощущением напрасно прожитых дней, с мыслью о том, что жизнь твоя проходит зря, невыносимо трудно. Удобнее и рациональнее верить в то, что все не зря, что все в конечном итоге к лучшему. И поэтому я всем того и желаю — обрести эту веру!
Полностью интервью читайте в латвийской газете «СЕГОДНЯ»
Владимир ВЕРЕТЕННИКОВ, собкор "СЕГОДНЯ" в Санкт–Петербурге (РФ).
Comentários